Вы здесь

Мозаика

Рассказ-направление по мотивам Жития Ефрема Новоторжского

Узор 1. Начало пути

Старый угрин приподнялся над скамьёй, с любовью оглядел юных сыновей:

- Чады мои, послушайте, что скажу вам. Нет на земле нашей венгерской более покоя, с юга магометяне наседают, с севера варвары. И в вере нашей раскол назревает, не дружны ноне христиане. Всяк всякого норовит обидеть. Боюсь за вас дети мои, а потому словом своим отеческим повелеваю: на восток идите. Там государство новое крепнет, Русью зовётся. Князь в той земле прозорливый завёлся, много лет идолам поклонялся, а затем сам крестился и народ свой в святой воде искупал. Ныне там каждый христианин в почёте, а вы роду пусть и не княжьего, но знатного. И силушкой, и умом, и красотой Господь вас не обидел. По сердцу придётся вам новая родина – живите там, корни пускайте, не понравится в Киеве, на север в Новгород путь проложите. Ты Моисей, и в тиуны выйти можешь, если преданность князю явишь. Ты Ефрем, уж больно до коней охоч, из тебя конюший знатный выйдет. Тебя Георгий, хоть и молод ещё, военная карьера ожидает, думаю, дружинником добрым будешь. Даром слов на ветер не бросайте, кому присягнёте, тому верой и правдой служите. В том вам сыны моё отеческое благословение.

- Помилуй, батюшка. Что ж ты нас из дома гонишь? – запротестовал было Моисей.

- Не гоню, но и здесь оставаться не велю. Старшего брата вашего извели нехристи. Ладно бы одного, в бою честном, а то с семьёй да дворовыми вместе с хутором сожгли. Матушка ваша через то в могилу сошла. Теперь вот известие пришло опять распятия готовят. Нет покаяния земле нашей, а потому идите в землю чужую, но пусть она для вас родной станет.

- А сам-то пойдёшь ли с нами?

- Где уж мне старому дорогу осилить? А вы… на восток, уже утром.

 

Узор 2. Несколько лет спустя

Молодой всадник въехал на невысокий холм, приостановил коня, окинул взглядом окрестности. Своих немногочисленных спутников он опередил версты на две, можно и дух перевести, вознести Богу молитву.

- Чу, Серко, красота-то какая. Не трава под ногами, а изумруды рассыпанные. Солнышко припекает, а воздух-то какой прозрачный. Нет такого ни в Киеве, ни в Ростове. Эх, бросить бы всё и в луга эти удалиться, среди лесов заповедных раствориться… Нельзя нам, Серко, князь вестей ждёт, поспешать надо.

Поспешать и вправду было надо. Четыре раза по пять, как ушла дружинушка с князем Борисом в поход, догнать их будет, ох, нелегко. Который день в пути, а конца дороги и нет как будто.

- Спаси-сохрани Господи, во имя отца, и сына, и…

Ещё не закончив молитву, молодой наездник услышал приближающийся топот, спутники нагоняли.

- Что, Ефрем, коня загнал, теперь с места сдвинуться не можешь? -  подтрунил первый из подъехавших.

- Мой Серко не в пример твоему доходяге будет, не кормишь ты его что ли?

- Сам конечно не кормлю, холоп мой, Свенька, глаз с него не спускает.

- Холопу доверил? Вот потому и плох твой конь, что хлеба вдосталь из рук хозяйских не видит.

- Ну, раз конюший княжий так говорит, видно и впрямь самому надо жеребцу в слуги наниматься.

- А ты и наймись, — подхватил ещё один подоспевший путник. – Ефрем даром говорить не будет, конюший он и вправду знатный.

- Да знаем таких, ворожит небось в княжей конюшне.

- Ворожит волхв в древлянском лесу, я же с молитвой дела делаю. – Лёгкая тень пробежала по лицу говорившего, сверкнули в глазах молнии. — Хватит зубоскалить, в путь пора, не гоже князю без слуг его верных в походе оставаться.

Дорога их лежала в юго-западном направлении.

Узор 3. Прошло два дня

От резкого свиста Серко встал на дыбы, пригнувшись к шее животного, Ефрем что-то зашептал ему на ухо. Мгновение спустя свист повторился и на опушку прямо под ноги коня посыпались люди. Ни всадника, ни коня это не остановило: кнут и копыта быстро расчистили путь. Но, проскакав несколько саженей, Ефрем развернул коня: негоже было бросать товарищей в беде. Тугой лук принял в свои объятья стрелу, чтобы тотчас выпустить её. Стрела взвизгнула, завертелась и впилась в бедро ближайшему разбойнику. Всадник тут же выпустил вторую и она не осталась без мишени. Корчась от боли, два разбойника растянулись на земле. Другие поспешили скрыться в тенистой гилее, уводя с собой лошадей убитых товарищей княжего конюшего.

Из четырёх спутников Ефрема двое были мертвы, один доживал свои последние минуты на обочине лесной тропы. Безусый мальчик, сын самого старшего из их погибших, всхлипывая, склонился над отцом.

Ефрем подошёл к раненому в ногу разбойнику. Почуяв над собой тень, тать прекратил завывания:

- Добить меня хочешь боярин? Невесть, не помнишь, как коней запрошлым летом вместе купали.

В памяти Ефрема всплыло воспоминание о тёплой июльской ночи, когда после доброй соколиной охоты и хмельных медов…

- Я с татями коней не купал. Был один у меня знакомый, так его Радимом звали, добрый охотник был он…

- Так-то я и есть, Радим-то.

- Радим первым в дружину пошёл, когда князь Борис клич бросил.

- Я и пошёл. Думал, чего б не пойти в поход-то с будущим великим князем? А как дошли мы до Альты, так князь весть получил, что помер старый Владимир и что в Киеве сел волк – Святополк этот … Дружина взроптала, мол, что ходить на хазар да печенегов, когда в своём отечестве несправедливость творится. Порешили мы, что Борис должен сидеть в Киеве, крикнули ему это… А он и говорит нам: «Супротив брата не встану я». Мы утра подождали и опять к нему. А он на восток обратился, крестом себя осенил: «Не пойду, — говорит, – на брата». Тогда войско наше и оставило его.

- Как оставило? Где?

- Да  там, на Альте, и оставило. А сами по домам пошли. Вот только голодно, да и без коней многие ушли. Потому и решили в лесу засаду устроить, ну коней, стало быть, добыть. Да ты не бойся боярин: казну у князя не тронули, и шатёр, и кони есть у него. Братья твои с ним остались…

Пока Радим говорил, Ефрем сломал наконечник стрелы, насквозь пронзивший его бедро, дёрнул её со стороны оперения. Новоявленный тать взвыл от боли, но почти сразу почувствовал облегчение и блаженно улыбнулся. Княжий конюший достал из сумки, притороченной к седлу Серко, маленький глиняный горшочек, зачерпнул мази в его глубине, приложил к ранам, затем осторожно обернул их повязкой.

- Зачем ты делаешь это для меня?

- Не должно человека оставлять истекать кровью.

- … А ведь я тебя и убить мог.

- На всё промысел Божий.

- Прости меня, боярин…

- Бог простит. А теперь отдыхай. Нам же, — Ефрем бросил взгляд в сторону подростка, уже всё ещё склонившегося над отцом, — ещё работа предстоит… Данила, отца-то похоронить надо.

К вечеру, когда погребение завершилось, Ефрем обратился к мальчику:

- Ты, Данила, теперь в Ростов возвращайся: мать поддержать, братьев-сестёр на ноги поднять. Ты теперь — в семье главный … Радима в спутники возьми.

- Он же тать перекатная, как я с ним в дороге?

- Бывают и разбойники каются, он же никого не убил. А служить он теперь в два раза усерднее будет, потому как оберёг его Господь от участи позорной, смерти безвременной.

- А вы разве в Ростов не вернётесь?

- А я на юг, к Альте, поспешу, с князем встречусь, братьёв повидаю. 

 

Узор 4. Горе горькое

- Ну, вот и Серко, кажись, и добрались мы. Чуешь, вдоль воды дымком тянет? Скоро, скоро напою тебя водицей чистой, смою с тебя пыль дорожную, овсом отборным побалую.

Но словам всадника не суждено было сбыться. Лагерь и вправду вскоре показался, однако одинокого путника в нём явно никто не ждал. И только крупный ворон, недовольный тем, что его потревожили, тяжело поднялся из-за шатра, рядом с которым пировал над трупом серого волкодава. Холодом и запустеньем дохнула мёртвая пустынь. Взгляд Ефрема остановился на покосившемся древке, служившим некогда опорой для княжеской хоругви, отметил, что от самой-то хоругви ничего кроме раскоса  не осталось… Серко, видимо, почуял нечто более ужасное, запрокинул голову, перебирая копытами, попятился назад. Чтобы успокоить верного друга, Ефрем спрыгнул на землю, потрепал длинную гриву:

- Чу, Серко, не бойся, всё хорошо.

Но на самом деле, обращаясь к любимцу, Ефрем так не думал. Тяжесть сдавила сердце, боль и страх сковали дыхание. Ох, неладное здесь случилось…

Несколько минут спустя Ефрем прошёл мимо серого волкодава, княжьего друга. Пёс лежал с распоротым брюхом, чувствовалось, что ворон, устроивший себе настоящий пир над его плотью, не был причиной его гибели. Из шатра дохнуло смертью: на мягком ковре, некогда разноцветном, а теперь багряном от крови его пропитавшей, Ефрем нашел распростёртое тело любимого господаря, Бориса Владимировича — князя Ростовского, того кому Ефрем и его братья поклялись служить верой и правдой более десяти лет назад. Убийца покончил с ним, также как и с верным псом, охранявшим проход в шатёр, его меч поразил князя в живот.

- Где ж вы были братья мои? Что ж позволили зарезать князя как собаку? – Тишина была ответом ему. И знал Ефрем, что есть этому лишь одно оправдание — ни Моисея, ни Георгия более не было в живых.

Позже у самой кромки Альты Ефрем найдёт голову Гюрги, но так и не найдёт его тела: позарившиеся на золотую гривну разбойники, чтобы снять её, отрубили воину голову, а вода… Вода сокрыла в своей глубине его натренированный торс. Спустя много лет отыщет Ефрем старшего брата Моисея и от него узнает, как гнались за ним убийцы, но не смогли догнать его резвого коня, как несколько лет скрывался он в западных землях, где люди были не лучше слуг Окаянного, как вернулся в землю Киевскую, чтобы стать иноком в Печерской обители.

Но, посылая свой вопль вдоль поросших камышом берегов речки, Ефрем этого не знал, как не знал и того в какую сторону поведёт его новый путь, понесёт верный конь и кто успокоит боль и печаль, вызванную потерей любимых братьев и князя.

После долгих молитв и непродолжительного сна, принёсших незначительное облегчение от потери, путь всё же был определён. Не был он ни короток, ни длинен. На север, в Киев, звала дорога, но не в алчные лапы Окаянного, а в пещеры, к святым старцам.

Узор 5. Туда, где сердце успокоится

С тех страшных событий на Альте месяца не прошло, но княжего конюшего не стало.

Утомлённым путником, насмерть загнавшим в пути любимого коня, прибыл Ефрем в Киев. Неласково встретил стольный град молодого боярина, но не было ему до этого дела. Не в детинец пировать ехал он, а искать помощи у седых старцев, обитавших в пещерах, денно и нощно творивших молитву. Там в обители сердце и впрямь поуспокоилось, а душа дала святые обеты. Из пещер вышел уже не княжий конюший, а инок, путь которого лежал в земли северные, новгородские. Подальше от города Окаянного, туда, где можно жить в согласии и с Господом, и с миром, и с самим собой. Туда, где сердце успокоится… успокоится насовсем.

И шёл инок, пока не ведая, куда ведёт его эта, заплутавшая средь рек и болот, дорога. Шёл туда, где в дымке голубых озёр и лесов, где-то на северо-востоке, таял горизонт.

Много недель спустя дорога привела его в земли Господина Великого Новгорода, к его южному форпосту, в местечко, которое потомки назовут Новым Торгом, а затем Торжком.