Вишняков Александр Сергеевич

«Родился я 13 июля 1929 года в селе Васильевское, затем мы переехали в деревню Буконтово. Мой отец Вишняков Сергей Прокофьевич работал пастухом, а мать Татьяна Петровна хозяйничала по дому, ведь детишек в семье было 5 человек.

Июнь 1941 года. Закончились занятия в школе, и мы радовались лету и свободе. Мальчишки помладше с утра пропадали на улице, а мне приходилось помогать родителям,  в семье я был старшим.

Когда появилась свободная минутка, бежал к излюбленному месту сбора детворы к пруду, где можно было поплескаться и рыбу половить.

Утро 22 июня ничем не отличалось от обычного. Отец выгнал скотину и взял меня с собой подпаском. К полудню прибежала мать и очень громко, со слезами на глазах, стала говорить с отцом. Я подбежал к родителям. Отец заторопился, начал что-то говорить, а потом прижал к себе меня и маму и крепко поцеловал. Мама с отцом ушли с пастбища, а я остался один. Начал мечтать о том, что скоро мой день рождения, будут подарки, но в душе поселился страх и пустота. Мечты о предстоящем празднике исчезли.

Мужчины ушли на фронт, а женщины и дети постарше помогали угонять колхозный скот, чтобы не достался врагу.

В октябре когда сушили рожь за деревней в риге, из леса появились немецкие солдаты….. И вдруг взрыв. Началась паника и все кто были в риге побежали по домам. По дороге ехали мотоциклы с немецкими солдатами, а по небу, почему-то очень низко, летели самолеты с крестами.

Как только немцы вошли в деревню сразу же стали шарить по домам, отбирали хлеб, яйца, молоко и другую еду. Забивали скот, варили и ели. Так они хозяйничали несколько дней.

Потом немцы уехали из деревни, но часто приезжали на лошадях. Мы из называли «налетными». Они тоже грабили, отбирали всё, что еще оставалось у жителей.

В один из ноябрьских дней немцы собрали всё население у церкви, переписали, а наутро погнали всех через деревню Жилкино в деревню Троицкое. В Троицком разместили нас в домах местных жителей по сорок, а где и по пятьдесят человек. Спали на полу на соломе. Мы с ребятами с чердака наблюдали как с часовни в деревне Тредубье немцы стреляли минами по домам. Минометчики делали так: подожгут один из домов и дожидаются пока он сгорит, затем поджигают следующий дом. Словом, развлекались…… Так продолжалось несколько дней. За нами они особо не смотрели. Тогда я и еще несколько ребят решили вернуться в родную деревню, а следом потянулись и другие. Стали в жить в родной деревне, но с чужаками.

В конце декабря 1941 года наша деревня была освобождена от немцев. Ночью бойцы 1245 СП незаметно пробрались в деревню. Противника они застали врасплох, немцы даже не смогли организовать сопротивление. Выбегали на улице в одном белье, многие без оружия и попадали под огонь наших солдат. Поэтому после боя на улице валялось много убитых фашистов. Мы с ребятами помогали взрослым их собирать и хоронить. Помню такой случай: в доме Заваловых, где при немцах жил староста, оборудовали госпиталь для наших раненых. Когда размещались по комнатам то услышали голоса из-под пола. Спустившись с подпол, обнаружили шестерых немецких солдат, которые там прятались и уже начали копать земляную стену, чтобы выбраться. Это им не удалось.

После ухода немцев и взрослым и детям пришлось много трудиться, чтобы восстановить разрушенное хозяйство. Ведь надо было жить самим и помогать фронту, приближать победу.

Мне, как и многих мальчишкам того времени, очень хотелось на фронт, Родину защищать, бить проклятых врагов. Но стране нужны были рабочие руки. И в 1942 году меня и других ребят направили на учебу в Торжок в ремесленное училище. Но проучился я в нем недолго, сбежал на фронт. По железной дороге от станции к станции добрался почти до Севастополя. Но на одной из станций патруль задержал меня и отправил домой. Но на фронт очень хотелось, поэтому на стации Лихая Орловской области я снова сбежал. На этой станции я прожил и проработал почти год, а решил вернуться домой.

Вернувшись, домой я узнал, что мой отец погиб на фронте.

Всю остальную свою жизнь я проработал в колхозе, вырастил детей, появились внуки и правнуки. И как в народе говорится: «где родился, там и пригодился».